Мои карманы, кстати, тоже дырявые. Тем не менее, разные мелкие предметы в них чаще появляются, чем исчезают. То ли я такой обаятельный, что они не могут пройти мимо, то ли просто безудержно алчный стяжатель, поди разбери.
Впрочем, неважно; главное, что монета – два цента, почему-то тридцать шестого года – там сейчас обнаружилась. А больше нам сейчас и не надо.
– Мальчик – орел, девочка – решка, – объявляет Нёхиси.
Подбрасывает монету, ловит, выкладывает на ладонь двойкой вверх. Ухмыляется:
– Видишь, никакой ловкости рук, никакого коварства, я не жульничал. Юная барышня – это, как я уже понял, огромный риск. Сколько очков я сегодня уже потерял из-за их опасений растолстеть, не понравиться, не угодить, остаться без кавалера и еще больше растолстеть.
– Да, с ними тебе сегодня не очень везло, – сочувственно соглашаюсь я.
И отдаю ему фонарь.
…Какое-то время мы растерянно молчим, уставившись на улицу Шварцо, по которой больше никто не идет. Неужели эта парочка нам померещилась? Да полно, не может такого быть. Это мы сами можем примерещиться, кому пожелаем. А нас не проведешь.
Наконец Нёхиси выключает полицейский фонарь, и все возвращается на места. То есть, влюбленная парочка неспешно фланирует по улице Шварцо, никто никуда не пропал.
– А ну-ка еще раз, – прошу я. Нёхиси, кивнув, нажимает на кнопку. Улица снова пуста.
– Ты понял, что происходит? – восхищенно шепчет он.
Я открываю рот, чтобы честно признаться: «Нет», – но тут до меня наконец доходит.
– Они сейчас ничего не боятся?
– Ну да. Им просто не до того.
– По-моему, я победил, – говорит Нёхиси, глядя вслед удаляющейся парочке.
Я не успеваю скорчить возмущенную рожу; честно говоря, прямо сейчас я не помню, как это делается. А если даже вспомню, не уверен, что заставлю свое то и дело расплывающееся в улыбке лицо все вот это вот воспроизвести.
Но я не успеваю даже попытаться, потому что Нёхиси продолжает:
– И ты тоже победил. А игра на сегодня закончена. Глупо продолжать подсчитывать чудовищ сразу после такой наглядной демонстрации сокрушительной силы любви. Лично я тронут до слез. Пошли, что ли, отпразднуем.
Улица Швентараге
(Šventaragio g.)
Строительный материал
Прилетел в Вильнюс рано утром, после бессонной ночи, после тяжелой недели, после нескольких месяцев привычной нервотрепки под названием «сдача проекта», после нескольких лет без отпусков. То есть на свое имя еще чрез раз откликался, но иных признаков разумной жизни уже практически не подавал.
Заселиться в заказанные апартаменты можно было только после полудня, поэтому действовал по заранее составленному плану: электричка от аэропорта до вокзала, чемодан в камеру хранения и гулять, благо погода была отличная. Ясный, теплый апрельский день.
Солнечные утра после бессонной ночи особенно невыносимы, поэтому прогулка выстраивалась по ясно какому маршруту: кофе – кофе – кофе. Повышал градус: капучино, эспрессо, ристретто. Но не то чтобы это помогло. Бродил по городу в полусне, словно бы в звенящем облаке невидимого тумана. То есть для окружающих невидимого, а для него тем утром не существовало почти ничего, кроме красноватой сумрачной дымки и ярких цветных вспышек, на которые благоразумный мозг реагировал однозначно: внимание, кажется, впереди светофор.
Иногда угадывал.
Время от времени туман ненадолго рассеивался, и перед глазами возникала какая-нибудь ошеломительная, как казалось спросонок, деталь городского пейзажа: оранжевый троллейбус, монументальный памятник яйцу, человек с ирландским волкодавом на поводке, ярко-зеленая дверь в кирпичной стене, связанные цепями стулья у входа в закрытую пивную, солнечные часы, упитанный гипсовый ангел, свесивший ноги с подоконника жилого дома, деревянная телега на автомобильной парковке, рогатый великан с бубном… нет, пардон, великан это уже все-таки не деталь городского пейзажа, а просто сон. Приснившийся не то чтобы наяву, но вполне на ходу. Только прислонился на несколько секунд к стене, чтобы не упасть.
Кое-как дотянул до половины двенадцатого, вернулся на вокзал, забрал чемодан, вызвал такси; боже, благослови Uber, как же хорошо, когда не надо никому ничего ничего объяснять вслух. Спросонок, да еще в чужой стране это настоящее счастье, всегда бы так.
Поездка вышла совсем короткая, какие-то десять минут ползком по Старому Городу, в объезд пешеходных улиц и дорог с односторонним движением, а значит, пешком, по прямой даже с чемоданом дошел бы примерно за двадцать. Зато не пришлось сверлить карту слезящимися от бессонницы глазами и приставать к прохожим на полутора языках: «Улица Швентараге, как пройти? Хелп ми, плиз».
Старый белый мерседес доставил его прямо к подъезду двухэтажного дома в самом центре города, центральнее не бывает, по крайней мере, заказавшая апартаменты Жанна утверждала, что это так. Вымученно поулыбался аккуратной старушке в белой учительской блузке с кружевным жабо, выдавил из себя несколько коротких ответов на ее вежливые вопросы, получил ключи и наконец поднялся на второй этаж. Войдя в чистенькую тесную квартиру-студию, первым делом распахнул окно, выглянул и увидел маяк.
Ну то есть потом конечно сообразил, что это просто колокольня Кафедрального Собора, видел ее на фотографиях в интернете, но первые несколько секунд, пока стоял, смотрел, разинув рот, на маяк, за каким-то чертом стоящий посреди городской площади, были великолепны. Почаще бы удивляться чему-то совершенно немыслимому, даже если потом окажется, что просто перепутал спросонок. Хотя бы так.
Потом наконец разделся, рухнул на неразобранную постель и уснул так крепко и сладко, как не спал уже очень давно. Может быть, вообще с детства. И снилась ему какая-то восхитительная чепуха, которую ни один уважающий себя взрослый человек даже во сне видеть не станет. Что-то про качели, которые то ли сам повесил под мостом, так что забраться на них можно было только войдя по колено в мелкую быструю речку, то ли просто помогал починить; факт, что потом, закончив работу, катался, стараясь раскачаться как можно сильней, а неподалеку на выступающем из воды камне сидела маленькая кудрявая русалка и совершенно по-детски дразнилась: «Вот каааааак свалишься! Каааааак утонешь! Кааааак превратишься в рыбу! Кааак останешься тут навсегда!» – и показывала ярко-бирюзовый язык.
Но он на нее не сердился.
Когда проснулся, за окном было темно. Подумал: господи, это сколько же я проспал? Посмотрел на часы: половина десятого. Ну ничего себе. Интересно, найду ли я в этом городе хоть какую-нибудь еду?
Нашел, благо совсем рядом была пешеходная улица, кафе и рестораны буквально через каждые три метра, в утешение голодным туристам. Зашел наугад, вернее, на соблазнительный запах; не пожалел. На радостях, пожалуй, несколько объелся, по крайней мере, его тут же начало снова клонить в сон. Ну или просто не надо было пить пиво – формально-то на дворе, конечно, ночь, а все равно получается, с самого утра.
Расплатился, вышел на улицу; обнаружил, что пока сидел в ресторане, здорово похолодало. Поначалу хорохорился: это же путешествие, незнакомый город, надо гулять! Но за полчаса замерз как цуцик и сдался. В смысле вернулся домой – якобы за свитером и теплым шарфом, но заранее знал, что увидев призывно белеющую в глубине комнаты кровать, махнет рукой на свои представления о правильном поведении любознательного туриста и завалится спать.
Так и вышло.
Снова снилась какая-то восхитительная детская чушь – словно бы стал громадиной-великаном и тихонько, на цыпочках, чтобы никого не потревожить и ничего не сломать пробирается по ночному городу. В одной руке у него палитра с уже размешанными красками, в другой две кисти, потоньше и потолще. И творческий зуд такой необоримой силы, что лучше даже не пытаться себя остановить.
Долго искал подходящую стену, наконец нашел старый трехэтажный дом, достаточно высокий, чтобы как следует развернуться. И, что особенно приятно, с одной совершенно глухой стеной, без окон – отлично, значит, не придется придумывать, как встроить их в композицию, можно просто рисовать, что душе угодно.
Первым делом нарисовал огромного радужного дракона со стрекозиными крыльями; немного подумав, вложил в когтистые лапы букет фантастических цветов. Встав на четвереньки, балансируя, чтобы не раздавить припаркованные вдоль улицы автомобили, беззлобно ругая их владельцев и автопром в целом, как идею, изобразил внизу, у самой земли маленькие домики, цветущие сады, купола храмов и второго дракона, отдыхающего на черепичной крыше, такого же радужного и крылатого, но помельче и поизящней, условно говоря, дракона-девочку, чтобы и дураку было ясно: цветы для нее.
Закончив работу, отступил на несколько своих великаньих шагов, посмотрел, остался доволен. И с чувством выполненного долга проснулся. На часах было восемь утра. Чувствовал себя при этом так, будто всю ночь действительно работал как проклятый и пора бы наконец отдохнуть.
